Cъемка 03 ноября 2010 г.
Юрий, давайте поговорим о Вашей жизни. Начнем с дня рождения, с места рождения и придем в результате, за эти 15 минут, к сегодняшнему дню.
Я родился в 1956-м году в Москве. Окончил московскую среднюю школу, поступил в Педагогический институт имени Ленина, на факультет истории. После 3-го курса института уехал за границу, эмигрировал из Советского Союза.
Это какой был год?
1978-й год. На самом деле эта фраза, наверное, должна быть не в формате одного высказывания, потому что я, в общем-то, был обычным советским мальчиком. Родители у меня не были антисоветчиками. И до окончания школы я ничем не отличался от миллиона других молодых людей.
Я не поступил в институт с первой попытки, и поступил на работу в Библиотеку им. Ленина. В Библиотеке я, на мое счастье, работал в газетном отделе. Вообще, надо сказать, что с 6-ти лет…, извините, с 6-го класса я знал, что буду историком.
Это, вообще, довольно редкий случай, наверное, когда дети в Советском Союзе так твердо знают, кем они будут.
Когда я поступил на работу в газетный отдел, конечно, я попал в совершенно другой мир. С утра до вечера я читал советские газеты. Меня интересовал, при том, всегда советский период, именно советский период – с 1917-го года и выше. И я думаю, что вот этот год, который я провел в Библиотеке им. Ленина, конечно, был для меня очень важен. Потому что, прочитав хронику советских газет с 1917-го года до 1956-го, условно говоря, я совсем иначе стал смотреть на советскую историю.
У меня в жизни, наверное, было не очень много принципов, но один был. Я считал, что он нормальный, не видел в нем ничего сложного и опасного. Я всегда говорил то, что я думаю. Соответственно, читая, и прочитав какое-то количество газет, придя к каким-то выводам, я просто стал откровенно говорить то, что я думаю.
В общем-то, я делал, наверное, то, чему нас учили в школе. Нас, в общем-то, в школе советской учили быть честными советскими людьми. Ну, я думаю, что в то время слово «советский» ко мне уже немножко не относилось, но то, что нужно быть честным человеком я всегда знал, и поэтому честно говорил то, что я думаю.
К моему удивлению, я до сих пор помню, как быстро менялась для меня картинка советской действительности, хотя это был всего один год, даже меньше, наверное, в календарном плане работы в Библиотеке им. Ленина. Я увидел, с какими сложностями мне приходится сталкиваться из-за того, что я просто говорю то, что я думаю, ничего не имея в виду. Закончилось это тем, что меня уволили, потому что Библиотека им. Ленина была учреждением, как это ни смешно, идеологическим.
Там был довольно серьезный первый отдел. По этому первому отделу довольно быстро прошел слух, вернее дошла до первого отдела информация о том, что работает какой-то странный молодой человек, который говорит достаточно неожиданные и непривычные вещи. И мне предложили из Библиотеки им. Ленина уйти.
Это, правда, было уже перед самым поступлением в институт. Я ничего не терял, но когда я подал документы в институт, то выяснилось, что нужна характеристика с места работы. Опять же, я со всем этим сталкивался впервые.
Надо сказать, что к этому времени умерли мои родители, и я, в общем, жил и оборачивался уже в мире один. И когда я пошел за характеристикой в Библиотеку им. Ленина, то мне ее, абсолютно наглым образом, не дали.
То есть, мне выдали справку, что Фельштинский Юрий Георгиевич проработал в Библиотеке им. Ленина. Я до сих пор помню: с такого-то по такое-то число, за время работы освоил необходимые производственные навыки. И я, когда мне выдали этот документ, заподозрил, что это не совсем то, что имеется ввиду под характеристикой с места работы.
Действительно, когда я пришел подавать документы в институт, то мне сказали, что у меня их не примут. А те, кто жил в Советском Союзе, очень хорошо знают, что это означает для мальчика; что означает фраза о том, что не примут документы в институт.
Для мальчика она означает то, что его забирают в армию. А я к этому моменту точно знал, что не пойду служить в Советскую армию, потому что она советская. И потому, что я не собираюсь участвовать в этой части советской действительности.
Соответственно, я понимал, что если откажусь от армии, то меня посадят на три года. Уголовный кодекс к этому времени я уже знал. В общем, ситуация была достаточно сложная.
Тем не менее, опять же, я даже помню тех людей, с которыми разговаривал в институте. Меня послали к секретарю Приемной комиссии. Секретарь приемной комиссии посмотрела на меня сверху вниз, спросила: «Ну что, будем звонить в Библиотеку им. Ленина, или сами все расскажите»?
Я говорю: «Нет, я Вам рассказывать ничего не буду. Если хотите, звоните в Библиотеку». Она подписала какую-то бумажку, и сказала: «Скажите, пусть примут у Вас документы». Приняли документы. В институт, в результате, я прошел.
Там тоже была куча вполне смешных таких историй, запомнившихся мне на всю жизнь. Например то, что была бабушка моего друга историком, пожилая женщина, уже ей было 80 лет. Она меня очень любила, потому что для нее я был неким воплощением ее жизни.
Она отсидела свои 20 лет в лагерях. И она вызвалась меня подготовить к экзамену по истории. Зациклена она была на столыпинской аграрной реформе, как сейчас это помню. И в течение месяца она мне рассказывала про столыпинскую аграрную реформу.
А я был интеллигентный мальчик, и не мог ей сказать, что я завалю экзамен, потому что ничего, кроме столыпинской аграрной реформы, я знать не буду, но я все это слушал. Ну, дуракам счастье, наверное. В общем, когда я вытянул билет, то это был билет по столыпинской аграрной реформе.
В институте, опять же, ничего ровным счетом не имея ввиду, а просто говоря то, что думаю, я стал из семестра в семестр оказываться каждый раз в очень странной ситуации. Тогда за мной закрепилось понимание, что я антисоветчик, хотя, повторяю, все что я делал, - это говорил правду.
Это было очень неожиданно для исторического факультета МГПИ. Там таких глупых смелых студентов никогда не было. И меня не трогали, потому что стали бояться. Меня боялись преподаватели: они считали, что если я такое себе позволяю, значит, кто-то за мной стоит.
И вот это помогло мне продержаться первые 3 курса. Пока к 3-ему курсу не разобрались, наконец, что за мной никто не стоит, что я просто нагло говорю то, что я думаю. И вот тогда уже меня подловил где-то в коридоре парторг, и сказал: «Фельштинский, я Вам обещаю, если еще одно слово услышу о Вас, одну жалобу, - Вас в этом здании больше не будет.»
Вот в этот момент я понял, что у меня есть такой сложный, но в чем-то простой выбор: либо сесть, либо уехать.
Я какое-то время на эту тему подумал, и после этого решил попробовать уехать. Я подал заявление в ОВИР, что тоже, как мы знаем, была процедура в Советском Союзе очень сложная.
Я ждал 6 месяцев. Меня пытались призвать в армию, я убегал из своей квартиры, жил у друзей... Тем не менее, я уехал.
Это 1978-й год. В январе я уехал, в апреле 1978-го года я въехал в Америку. С 1978-го года по 1990-й, если мне не изменяет память, я учился истории. Закончил аспирантуру, в 1990-м году получил докторскую степень американскую.
К этому времени я уже был крупным специалистом по российским архивам за границей. Прежде всего, архивы Троцкого, которые находятся в Гардварском Университете. Я жил в Бостоне, соответственно с этими бумагами я просидел много лет.
Два года я работал в Стенфордском Университете, в Гуверском институте с архивами Николаевского.
Год я работал в Амстердаме в Международном Институте Социальной Истории с русскими архивами. И там я стал, и, наверное, есть, крупным экспертом по российским архивам за рубежом. Опубликовал несколько десятков томов документов.
К 1991-му году, когда рухнул Советский Союз, все мои книги опубликованы были, более менее, большими тиражами в Москве.
А что Вас подвигло на работу вместе с Литвиненко?
Это уже другой этап моей жизни. Сейчас я попробую его уложить в эти оставшиеся две минуты, хотя его как раз очень легко отследить в Интернете, в прессе. Он, как бы, легче доступен читателю, чем история предыдущая.
В 1991-м году, когда рухнул Советский Союз, я понял, что эта страна меня интересовала до тех пор, пока она была моим идеологическим врагом. И что я не готов заниматься изучением «римской империи», которой уже не существует.
Я переключился на современность. Понятно, это заняло какое-то время с 1991-го по 1998-й год. В 1998-м году я уехал на девять месяцев в Россию, и вот там познакомился, как раз, с Литвиненко.
Вот этот период с 1998-го года и по сегодняшний день я уже занимался изучением современной России. А результат – достаточно известные и нашумевшие книги: «ФСБ взрывает Россию», которая написана вместе с Литвиненко; «Корпорация: Россия – КГБ во времена президента Путина», написанная вместе с Прибыловским; наряду с историческими книгами, из которых, наверное, самое интересное «Вожди в законе»
Вы служите, можно сказать, истине. Ваша служба «и опасна и трудна» сегодня?
Сегодня, может быть, не так опасна, как в 2007-м году. После того как в 2006-м году был убит Литвиненко, 2007-й год был достаточно нервный, потому что не было ясно, что происходит.
А на сегодня, учитывая что, например, «Корпорация» вышла в Москве, «КГБ играет в шахматы» (еще одна книжка) вышла в Москве, можно считать, что мы перешли в другой период. Он отличает Россию Медведева от России Путина, то есть, Россию, где президентом является не офицер КГБ, - и где президентом был офицер КГБ. Я всегда видел в этом разницу, и я думаю, что она есть.
